– До Колыпина не десяток, а сто двадцать километров, – возмущенно напомнила я.
– И только-то? – хмыкнула Женька. – Ладно, там посмотрим.
Я затосковала. Ни в какую Верхнюю Сурью мне ехать не хотелось, так же как и в Нижнюю. Ромка об этом ничего слышать не захочет, он и так считает Женьку божьим наказанием, а тут сто двадцать километров… В этот момент у Женьки зазвонил мобильный, это оказалась ее мама. Женька поведала ей о визите к Ягодкину и предупредила, что мы сейчас приедем.
Елена Дмитриевна встретила нас в прихожей, горя нетерпением.
– Это родня отца, – заявила она решительно. – У нас таких нет.
С Женькиным отцом она рассталась лет пять назад, и два года прошло, как он умер. Елена Дмитриевна упоминаний о нем не выносила, считая его отпетым мерзавцем. В чем была его вина, я так и не узнала, Женька на мои вопросы пожимала плечами.
– По мне, так у папы был только один недостаток: он до смерти боялся маму. Однажды он так перепугался, что забыл вернуться домой. Мама искала его целый месяц для того, чтобы сказать: ноги его больше не будет в нашем доме.
Все, что было связано с ненавистным супругом, Женькина мать давно вынесла на помойку, так что теперь оставалось лишь гадать, кто такая Патрикеева и кем она им приходилась. Но Женьку интересовал не сам факт родства, а сведения, которые позволили бы предположить, велико ли наследство.
В тот день наше любопытство так и осталось неудовлетворенным, но к вечеру следующего дня у меня появилась подруга с новостями.
– Мамуля провела изыскания, – сообщила она. – Патрикеева все-таки ее родня, только никакая она не Патрикеева, а Антонова. По крайней мере, сорок лет своей жизни она носила эту фамилию. Опознать ее удалось по имени. Мама уже фотокарточку нашла в семейном альбоме. Короче, эта Дарья Кузьминична – дочь двоюродной сестры моего деда, маминого отца. А мне она… короче, тетка. То ли троюродная, то ли и того хуже. Мамуля говорит, она старая дева, жила с братом, у которого вместо мозгов в голове тараканы водились. Не смотри так, это мамуля сказала, ей свою родню лучше знать. Моя бабка семейство муженька не особо жаловала, это у нас, как видно, наследственное. Но дед с сестрой дружил, и раз в год он к ней ездил непременно. После ее смерти родственные связи поддерживались от случая к случаю, а как дед умер, и вовсе сошли на нет. Странно, что тетка о моем существовании вспомнила, за это ей спасибо, конечно.
– Если она фамилию сменила, значит, все-таки вышла замуж.
– Ага. Но других наследников нет, выходит, она успела овдоветь, а детей не нажила. И брат ее тоже умер. Сколько ж на свете родственников, о которых мы даже не догадываемся? – заметила Женька.
– Это ты к чему? – удивилась я.
– Так… – Женька пожала плечами, но взор ее затуманился, наверное, прикидывала, не является ли какой-нибудь олигарх ее четвероюродным братом, одиноким и при смерти.
Само собой, Женька решила съездить в район и взглянуть на наследство. И вот теперь сидит передо мной с удрученной физиономией, не желает отвечать на вопросы и только кивает.
– Ездила, и что? – хмуро поинтересовалась я.
– Ничего. В смысле, ничего хорошего. Колыпино совершенно убогий городишко на конце вселенной, а Верхняя Сурья – жуткая дыра. Впрочем, до деревни я даже не доехала, тачку пожалела. Но мне и Колыпина за глаза хватило. Нашла адвоката. Дом он видел, к тетке приезжал, когда оформлял документы, говорит, требуется ремонт. Места там красивые. Для рыбаков и охотников. А для нормальных людей комариный заповедник и бездорожье. Короче, при удачном стечении обстоятельств я могу рассчитывать на сто пятьдесят – двести тысяч. Рублей, разумеется. – В этом месте Женька еще раз вздохнула, покосилась на Ромку и буркнула: – Давай еще по одной, что ли.
Ромка с готовностью разлил коньяк.
– Ну, двести тысяч тоже неплохо, – сказала я. – Ты хотела новую машину, свою продашь, добавишь двести тысяч и…
– По-твоему, я об этом мечтала? Нет в жизни счастья, – удрученно добавила подруга и залпом выпила коньяк.
– Надо уметь радоваться тому, что есть, – изрек Ромка. – Двести тысяч что, не деньги?
– Ладно, – махнула рукой Женька. – Буду радоваться. Мне вчера сон приснился, будто иду я с кружевным зонтом по аллее, а впереди дом с колоннами, лестница, внизу львы…
– Живые? – съязвил муж.
– Каменные. Стеклянная дверь распахнута настежь, и там стоит…
– Роберт Редфорд, – опять вмешался Ромка. – Нет, он уже в тираж вышел. Этот, из «Пиратов Карибского моря», на бабу похожий.
– Блюм, что ли? – сообразила Женька. – Он брюнет, а по ним твоя Анфиса сохнет. Лучше Редфорд, хоть и старенький, зато блондин и глазки светлые. – Она вновь вздохнула и добавила: – Накрылась мечта.
– Ты сохнешь по брюнетам? – повернулся ко мне Ромка.
Я скроила злобную физиономию, и он заткнулся. Цвет волос собственного мужа я определить затрудняюсь. Точно не блондин, но и не брюнет. И даже не шатен. Стригся он коротко, хоть я и просила его отпустить волосы, но Ромка утверждает, что в короткой стрижке есть свои преимущества: не надо тратиться на расчески. Довод глупый, но его это ничуть не смущает. Муж мой полковник спецназа, а Петечка, за которого он сватал Женьку, его заместитель. Внешне они даже чем-то похожи, тот тоже огромный и шумный, правда, у Петечки физиономия помягче, плюшевая физиономия, как любит выражаться Женька. Чего о Ромке никак не скажешь. Люди под его взглядом начинают беспокойно ерзать, я и сама, впервые увидев его, решила, что вид у него совершенно зверский, и едва не лишилась чувств, обнаружив его поблизости. Внешность, кстати, совершенно обманчивая. Ромка, несмотря на некую вредность характера, добрый, чуткий и очень нежный. Правда, излишне горяч, зато отходчив. За все время нашей совместной жизни мы ссорились по-настоящему раз десять, не больше. И причин для ссор было две: либо его глупая ревность, либо Женька. Поводов для ревности я никогда не давала, оттого Ромкины закидоны вдвойне обидны, а его предвзятое отношение к моей подруге возмущает меня до глубины души. Будь его воля, муж бы держал меня под замком, как при домострое. Хотя в этом смысле моя писательская деятельность его вполне устраивает: сидит жена целый день за столом, выдумывает истории с заковыристым сюжетом. Против выдуманных историй он не возражает и в добродушном настроении даже может идею подкинуть или проконсультировать, если в том есть необходимость. Но мне и в жизни приключений хватает. И вот тут Ромка просто из себя выходит, причем норовит во всем обвинить Женьку, вроде бы я дитя несмышленое и иду у нее на поводу. Вот уж глупость. Правда, кое-какая истина в его словах все же есть. Потому что стоит нам с Женькой куда-то отправиться, как очередное приключение тут же сваливается на голову. Оттого, даже если мы с подругой идем в кафе, Ромка начинает нервничать и звонит мне каждые десять минут с надоедливым вопросом: «У тебя все в порядке?», что дает Женьке повод утверждать, будто Ромочка совершенно ненормальный и по нему психушка плачет.